Со своими командировочными делами я расправился довольно быстро. До отхода поезда оставалось не менее пяти часов и решил прогуляться по центральной части Одессы. Она выглядела такой же скособоченной, обветшалой и облупленной, как и в моих воспоминаниях о ней из детства. Вот только зазывал и мелких торговцев, толпами фланирующих по улицам и бросающихся то к одному, то к другому прохожему со своими предложениями, явно прибавилось. А устойчивое желание лоточников ободрать как липку неискушенного покупателя аляповатой вещицы, называемой сувениром, и снеди из ассортимента уличной торговли, казалось, витало в самом воздухе и ощущалось мною на материальном уровне.
По сравнению с прошлым моим посещением Одессы, цены были несусветно высокими. Возможно, причина такого поворота крылась в том, что тогда мы тратили деньги фирмы, а в этот раз я был вынужден тратить свои кровные. Искать однозначный ответ на этот непростой вопрос я не собирался, однако твердо решил, что не потрачу ни одной лишней копейки.
На центральную улицу Одессы я вышел довольно быстро. И через пару десятков минут обнаружил, что Дерибасовская непостижимым для меня образом вывернула содержимое всех моих карманов, оставшихся денег не хватит даже на пачку сигарет.
Погруженный в размышления, как убить время, не потратив оставшуюся мелочь, я продолжил прогулку. И тут увидел магазин, в котором продавались книги и ноты. В таком заведении, перебирая ноты, букинистические книги и другие печатные издания, можно незаметно провести не один час. При этом вовсе не обязательно их покупать.
Я зашёл в магазин.
В отделах, не относящихся к нотам, большую половину всей печатной продукции составляли наборы открыток, буклеты и брошюры на тему: Одесса и одесситы. Этот печатный концентрат любви к городу «у самого синего моря» предназначался не коренным жителям – одесситы, конечно же, любят свой город, но не в такой же, я бы сказал, клинической форме, – а приезжим фетишистам – жертвам пропаганды по возвеличиванию неуловимого местного колорита.
В нотном отделе для меня не нашлось ничего интересного, и я уже было собрался уходить, но тут вмешался случай. Кассирша – дама неопределенного возраста и с неподражаемо скандальной интонацией голоса, пронзительно провозгласила на весь зал: – «У нас нельзя переписывать. Если вас что-то заинтересовало, то проходите к кассе и платите. А переписывать дома будете!». При этом она смотрела почему-то в потолок. Я стал озираться в поиске человека, которому предназначалась эта тирада, и остановил свой взгляд на худом, интеллигентного вида мужчине лет сорока-пяти, одетого в потёртый джинсовый костюм. Он держал в руке какую-то брошюрку и торопливо что-то переписывал из неё в свою записную книжку. Крик кассирши адресовался ему.
Уронив ручку, мужчина застыл. На лице смесь испуга, стыда и растерянности. Видимо, денег на покупку у него не было.
Меня возмутила бесцеремонность дамы у кассы. К тому же стало жаль «джинсового человека» и любопытно: какая ценная информация содержится в неказистой брошюрке?
Я подошёл к этому мужчине и увидел, что он держит в руках книжицу под названием «В нашу гавань заходили корабли». С таким же названием уже не первый год выходит в эфир музыкальная телепередача. В ней под гитару ведущие, гости и зрители в студии поют, а затем обсуждают блатные и дворовые песенки, высокопарно называемые городским фольклором. Оказывается, уже изданы целые серии сборников песен, которые «засветились» на этих передачах.
Кассирша, не удовлетворенная «столбняком» своей жертвы, закричала еще громче: – «Нет, ну вы на него только посмотрите! Говорят же ему – переписывать нельзя! А он замер, как я не знаю что!»
От этих слов любитель народных песен вздрогнул, судорожно сглотнул и стал бесцельно оглядываться вокруг.
Тогда я дружески хлопнул его по плечу и спросил: – «Что переписываем»?
В ответ он зачастил : – «Конечно, конечно... сейчас всё положу на место, сейчас…».
«Э нет, мил человек, не надо торопиться, – остановил я его. – Показывай, что ты там высмотрел».
Тот послушно протянул мне брошюру, на открытой странице которой был текст и аккорды песенки «С одесского кичмана сбежали два уркана…».
Я ухмыльнулся и сказал: – «Тебе ведь ясно сказали, что переписывать нельзя».
Мужчина снова стал оправдываться: – «Конечно, конечно, извините, я обязательно, я сейчас… я положу на место…».
Я прервал его: – «Погоди! Тебе ведь нужна эта песенка»?
«Ох, да, очень нужна…» – прошелестел мужчина и виновато опустил голову.
И тогда я стал говорить: – «Понимаешь, переписывать нельзя, не разрешается. Ведь если все посетители магазина начнут переписывать нужные им тексты, вместо того, чтобы купить книжку, то какой выторг будет у этого заведения»?
Жестом оборвав очередной поток извинений, я продолжил: – «Но ведь это же нотный магазин, верно»?
«Верно» – неуверенно ответил гражданин в джинсе.
«Так вот, в специализированных магазинах при выборе и покупке нот разрешается проигрывать их фрагменты. Для этих целей в торговом зале ставят рояль или пианино. Здесь нет музыкального инструмента. Но остается возможность пропеть ноты с листа собственным голосом. Это решает твою проблему».
«В каком смысле?» – не совсем понимая, о чём я толкую, чего к нему прицепился и, вообще, кто я такой, – спросил будущий певец.
«В том смысле, – как можно громче ответил я, – что сейчас можно взять и спеть эту песенку. И не один раз. А там глядишь, слова сами собой на ум лягут, и переписывать не потребуется. Если что-то подзабудешь, приходи сюда попеть снова».
«Как так…петь…» – убито прошептал гражданин в джинсе.
«А вот так – на счет «три-четыре» начинаем вместе»! – И я стал петь: С одесского кичмана бежали два уркана…»
Джинсовый человек приосанился и тоже стал сначала тихонько, а потом все громче вторить мне. Я же горланил на полный голос, уверенно и фальшиво – так, как, собственно, и умел петь: – «На Манькиной малине, они остановились, они остановились отдохнуть…».
И тут кассирша вскочила со стула, замахала руками, а затем просительно заголосила: – «Не надо, не надо петь! Переписывайте, переписывайте что хотите, только петь не надо!»
Но, сплоченные песней и пением, мы уже не могли остановиться и закончили свой вокализ а капелла лишь тогда, когда кассирша, зажав руками уши, в изнеможении упала обратно на стул.
Поклонившись аплодирующим посетителям магазина, число которых умножилось, я вложил в руки человека в джинсе брошюру и, пожелав ему всего хорошего, в великолепном настроении покинул магазин.
Пора было торопиться на поезд.
Автор - Татьяна Дудина
